Телепрограмма «Акценты» с Арсеном Аваковым

Лето. Жаркое лето. 22 июня – день, который по-особому звучит у каждого из нас. У каждого из нас, в прошлом советских людей, для которых 22 июня – это день начала войны. Этому предстоящему дню посвящена наша сегодняшняя передача.

 

Арсен Аваков. Сегодня мы хотим рассказать историю одной из страниц того страшного времени, на мой взгляд, чудовищную страницу, которая, к сожалению, очень мало известна. И все это о Харькове. Вот здесь, на территории Сокольников, где я сейчас нахожусь, работал детский лагерь, в который фашисты свозили детей, маленьких детей для того, чтобы брать у них кровь. По той теории, варварской теории, считалось, что кровь детей, причем не просто, а голодных детей, хороша для организма арийского воина. У детей брали кровь, давали ее летчикам, которые летали рядышком на аэродроме, и так ковали победу немецкого Рейха. Вот здесь все это происходило, на территории известных Сокольников, где теперь так много строек, домов, а, по сути, мы находимся на территории одного большого мемориального парка, где много-много могил. Увы, такая грустная тема, но, наверное, об этом нужно говорить.

 

Арсен Аваков. Сегодня по этим местам мы ходим с Николаем Владимировичем Калашниковым – бывшим узником этого концлагеря, единственного детского дома, который признан концлагерем специальным решением. Ему сейчас 79 лет.

 

Николай Калашников. Корпус был единственным, вот этот и вот этот корпуса – это уже послевоенная пристройка.

 

Арсен Аваков. А был вот этот самый маленький?

 

Николай Калашников. Вот этот вот корпус двухэтажный был. Вход с той стороны. И мы, когда только организовались, как говорится, и нас начали признавать, нам «ХАЗ» помог сделать доску. Она была латунной – вандалы украли. Мы потом поставили сюда мраморную, а сейчас сделали из пластика. Вот здесь каждый год 2-ого мая мы собираемся, все, кто остался, нас сейчас в живых осталось всего 13 человек. Мы приходим, приходят внуки уже.

 

Арсен Аваков. Николай Владимирович, здесь вы собираетесь – те, кто остался после тех страшных событий, в этом месте, возле этой мемориальной доски.

 

Николай Калашников. А потом идем по всему этому месту, где мы находились. Начинаем встречу здесь, потому что здесь в 41-ом году был организован, так называлось, детский приют.

 

Николай Калашников. И мы лежали дома уже умирали, брат между мной и сестрой умер, меньший – Володя. И тогда соседка заявила, немцы пришли нас забрали, сюда привезли. И когда мы вошли в этот корпус, паром нас обдало, подумали: наконец-то тепло, морозы в 41-ом году были 30 с лишним градусов, мы у себя в комнате замерзали. И когда мы вошли, увидели коридор, а вдоль стены лежали эти пакеты – дети, они поднимали глаза и просили единственное – хлеба. А мы сами пришли голодные. Паром ударило, мы думали это тепло, а помещение, оказывается, не отапливалось, это детские тела создавали температуру. Корпус был наполнен детьми.

 

Арсен Аваков. 2-ого мая много вас приходит сюда?

 

Николай Калашников. Сейчас нас осталось 13 человек. А в позапрошлом году нас еще было 15, нас немцы сначала приглашали на две недели в Германию на отдых, а прошло два года и нас осталось уже 13. Мне задают всегда вопрос: почему 2-ого мая? Я объясняю: потому что 1-ого, Вы знаете, была демонстрация, не пойти было нельзя – это же тоже солидарность была.

 

Арсен Аваков. Понятно.

 

Николай Калашников. А 2-ого мы были свободны и договорились. Организовали свой комитет, я попал в этот комитет и до сих пор его веду. В первую очередь, сюда возлагаем цветочки, эту доску я тоже сам ставил.

 

Арсен Аваков. В этом здании был детский дом, один из немногих, который приравнен по статусу к концлагерю.

 

Николай Калашников. У меня есть документы, я Вам сейчас покажу этот документ.

 

Арсен Аваков. Единственный в Украине, приравненный к режиму концлагеря.

 

Николай Калашников. В этом корпусе нас хотели заживо сжечь. А это 44-ый год, когда нас уже немножко кормили.

 

Арсен Аваков. А Вы здесь жили уже и после освобождения?

 

Николай Калашников. Конечно. Вот такие мы были. Это девочки сидят, из желудей наделали бус и одели. А это в Киеве открыли музей, и наша трагедия в Сокольниках. Детей, когда забор крови сделали, в погреб сносили. Сейчас там сделали новую беседку с  красной крышей, и все равно дети там не играются. Почему? Везде играются, а туда они не идут.

 

Арсен Аваков. Потому что все в этом мире взаимосвязано.

 

Николай Калашников. Почему-то так. Я говорю так, как есть — воспитатели говорят. Вон стоит наш памятный знак и беседку поставили. Ольга Дмитриевна сама говорит: «Я даже сама поражаюсь, почему дети не ходят играться сюда?». Вот здесь, где два столба, был большой погреб, куда сносились детские трупы после экспериментов. Ведь кровь брали «до нуля» — пока кровь идет, ее брали. Проснулся ты – значит, тебе повезло. Тебе давали маленький кусочек просяного хлеба, не из пшена, а из проса.   И у нас у всех банки висели, туда давали водичку и бросали кристаллик сахарина – чтобы сладкая была. Вот это ты выжил, а потом на подножный корм. Немцы считали, что кровь голодного ребенка – это самая чистая кровь.

 

Арсен Аваков. Здесь вокруг лес был тогда?

 

Николай Калашников. Да, этого «Полета» не было. Здесь стояли машины немецкие. На той стороне, мы сейчас туда подойдем, около школы Бойко, они тоже нам поставили памятный знак, тут было что-то типа госпиталя немецкого. Почему они все это тут сделали? Здесь аэродром, на этой стороне. Хотя, когда я был в Германии, мне говорили, что не могли брать кровь славян и вливать арийцам. Я тогда этому немцу задал вопрос: а Вы когда-то в больнице лежали? Он говорит: «Да». Я говорю, а Вам делали когда-нибудь переливание крови или вливание? Он отвечает: «Да, конечно». Я говорю, а откуда Вы знаете, арийскую, немецкую, грузинскую кровь Вам влили? Вас спасали, Вам жизнь нужно было спасать. Так и здесь, во время войны, когда человеку нужна была кровь, а кровь дармовая же была. Так вот, когда строили эту дорогу, «Полет», это был для «ХАЗа» и «ФЭДа» профилакторий. Тут экскаватор прочищал, гребнул, а там кости детские, черепа и прочее. Они все это выкопали и сразу же прекратили работать. Была создана комиссия, я не знаю, кто в нее входил, меня в это время в городе не было, потому что я служил в армии. И эти останки все собрали и перезахоронили там, в лесу, куда я хочу Вас сейчас отвести. А потом взяли часть и отвезли на большой мемориал, который сейчас находится в Лесопарке. Я, когда веду беседы с детьми, лекции, всегда говорю, что, когда приходите в Сокольники, будьте аккуратны. Где бы ваша нога ни стала – это может быть место захоронения. Потому что дед Черняк не мог всех закопать особенно зимой в мороз, окоп был, он туда сложил эти детские трупики, сколько можно, снегом прикрыл, а утром их никого там нет – собаки растащили все в лес. Вот такая была ситуация. А я вот тут всегда кладу цветы – 2-ого мая тут все в цветах, многие приходят и возлагают.

 

Арсен Аваков. Они ушли от нас детьми, чтобы взойти травой, цветами, навсегда остаться с нами.

 

Николай Калашников. Это слова Заславского. Это школа Бойко, они здесь сделали памятный знак. Родители многие, я Вам честно говорю, плакали. Обычно мне приходится говорить, потому что, если, например, прошу Машу Мирошниченко, она начинает говорить и сразу плакать.

 

Арсен Аваков. Срывается.

 

Николай Калашников. Единственные, кто всегда выступают, это Ира Конихина и я, более менее надежно рассказываем, что тут было и как. А тут был госпиталь для раненных летчиков, и им это детское учреждение было нужно, как воздух. Они тут творили такие чудеса, особенно после марта-февраля, когда Харьков второй раз взяли, и по 23 августа, пока освободили, тут творилось такое, что страшное дело.

 

Арсен Аваков. То есть, тут держали детей, брали их кровь и переливали военным летчикам?

 

Николай Калашников. Совершенно верно. И проводили эксперименты. Ну, мы не знаем, кому они её вливали, потому что, я же вам говорю, мне часто задают вопрос: «А вы уверены, что арийцы могли принять эту кровь?», а куда же её девать? Когда немцы отступали, нас, оставшихся 56 детей, они согнали в подвал и хотели заживо сжечь. Так они сделали в Лубнах и в Фастове. Вот этот порог, Сахарова зашла мыться, когда уже немцы ушли, а нас не сожгли, она зашла с Инессой помыться и в это время снаряд или что-то разорвался на пороге, и её разорвало на куски, мозги на заборе. А дочке Инессе оторвало руку и ногу повредило. Тут все было в окопах, тут же открытая местность. Немцы же все время заходили со стороны Русской Лозовой, а здесь, если бы Вы видели, что тут на Павловом Поле было сделано с солдатами нашими в марте 43-его года, это страшное дело. Они же лежали с пулеметами Дегтярева, а на них танки, они поднимаются с пулеметом убегать, а им по ногам, а потом танки заезжают, а потом ещё и раскрутятся. 

 

Арсен Аваков. А дубы вот эти свидетели всему этому, да?

 

Николай Калашников. Да! Я на них, на этих дубах, везде ставил краской метки, как дойти до этой могилки, если человек пришел. Синей краской делал и красной. Вот они эти метки. Крестики. Мы знаем каждую травичку, которую можно съесть. Вот это – курипка, мы знаем эту траву. А начинали кушать с пролесков. Луковичку кушали. А самое первое, зимой, что можно было кушать, это с лип падает цвет, он похож на душистый перчик, так вот они сладкие, вы знаете? Вот его кушаешь, а он сладкий. Вот набираешь его на снегу и сидишь, ешь, кому можно тоже даешь. Потом скворцы прилетали. Сначала яйца ели, а потом птенцов. Закатывали в огонь и палочкой протыкали. А потом, если тебе плохо становится, муравейников же было много, вот сейчас нет муравейников люди нехорошо себя ведут, берешь палочку в рот и в муравейник потом, кислота тебе. И мы ходили на аэродром, носили воду и мыли в основном их котлы. Все складывалось в одну кастрюлю, а потом приносили, у нас была повариха, тетя Лена, она это потом разваривала и давала только самым маленьким. А большие — идите, ищите себе. Она их покормит, а они поели, но я вам скажу, хоть верьте, хоть нет, у некоторых детей сзади, по 30-40 сантиметров кишки, потому, что желуди кушают, а желудь он крепит желудок, ребенок плачет и маму зовет и всех зовет, кровь идет, а потом кишка эта вылезла и так и ходит. Это страшно было. А немцы смотрели так, если ребенок здоров, более менее, я вот сколько раз убегал, за что, наверное, он меня так и ударил, что я слух потерял, здоровые дети убегали, потому, что у здоровых забирали кровь или ставили эксперименты. А вот больных детей, когда приезжала душегубка, конфетками, леденцы у них были такие, заманивали в машину. А дети кричали: «Скорее Таня, иди, а то опоздаешь». Вот так в машину зашли, а из машины уже не вышли.

 

Арсен Аваков. Страшно слушать. А как часто у детей кровь забирали в лагере?

 

Николай Калашников. Ой, вы знаете, машины приезжали, графика не было. Как надо было, так и приезжали. А комендант, он отбирал людей, и эти люди были наготове, как только нужно приезжали и забирали.

 

Арсен Аваков. Т.е. они сделали из вашего детского дома живой банк крови?

 

Николай Калашников. Не только банк крови, они ж эксперименты ещё какие-то делали, говорят, что спинномозговую жидкость брали и то ли консервировали, то ли еще что-то.

 

Арсен Аваков. А как Вы думаете, сколько детей прошло через лагерь, за все это время?

 

Николай Калашников. По моим архивным данным, у меня есть архивная книга, за два месяца 42-го года прошло 1800 человек. 

 

Арсен Аваков. Сколько из них выжило?

 

Николай Калашников. Непонятно. Там же как было: одни дети умирали, а других вылавливали в городе, пополнялось все время, а потом так: где такой-то, а его вроде забрали. У меня есть документы, когда с Холодной Горы привезли первых людей, а это детдом был дефективных детей: горбатые, короткие ножки, была женщина без рук, они 23-го, 24-го года рождения были, они уже взрослые были, но их не вывезли, они тут остались. В книге, в которой о суде рассказывается: прокурор задает вопрос Буланову-предателю, и тот отвечает: «Да, я этих 40 детей расстрелял».

 

Арсен Аваков. Это тот суд, который в Харькове проходил в старом оперном театре в 43 году?

 

Николай Калашников. Да-да. Мы обязательно сюда приходим, тут остальные две могилы, вот они, справа одна и слева. Но где именно закопали детей, тела которых при строительстве откопали, мы не знаем. Знаем, что где-то здесь. Тут было три памятника, один вот расколот, а два – вандалы украли.  Я прошу отметить, что сюда приходят каждый год медицинский колледж №1 и тут убирают. Смотрите, какая чистота здесь. Они выметают, все выносят, белят бордюрчики. Каждый год приходят и следят за порядком. Мы же сами уже не в состоянии. Тут видите, кто-то был недавно, цветочек поставлен. Через этот яр, сто метров, стоял частный домик, тут жили люди и они видели, когда сюда людей приводили, так вот люди рассказывали, что тут делалось. Как дети просили: «Ганс, пан, не стреляй, я жить хочу», а они их просто убивали. И свидетелями этих расстрелов остались два дерева всего лишь. Вот я вам их покажу. Две бересты. Они больше не растут. Вот выросли до определенного возраста, но тут на них мы можем увидеть раны от пуль. Даже вот видно, как пуля входила. Это живые свидетели. Тут страшное дело, что творилось. Привозили людей, заставляли себе выкапывать могилы, а потом уже их уничтожали. Посмотрите, сколько вот люди насаживают ландышей, всего. Люди приходят сюда, люди чтят эту память. Я обращаюсь к жителям Харькова и области, а, особенно, к жителям, которые находятся возле этой зоны, это Алексеевка, Павлово Поле, центральная часть города. Пожалуйста, не забывайте эти места, приходите сюда, возложите цветы. Вы видите, мы подошли, а тут кто-то был, тут недалеко, мы сделаем маршрутную карту, чтобы человек смог прийти, а я на деревьях делал отметки, кресты красной и голубой краской и я их возобновлю, чтобы вы могли найти. Спасибо вам, я думаю, что вы придете. Приводите своих внуков, правнуков, сами приходите. Всего хорошего.   

 

Арсен Аваков. Вот такая история. Наша история, мы живем в этом городе, ходим тропками и совсем радом следы событий, о которых нужно знать. Думаю, что эти полчаса не были для вас развлечением, и не оставили вас равнодушными.